Милое. На другой день Александр Вадимыч перевез дочь к себе.

В этой истории Алексея Петровича особенно поразила гибель доктора Заботкина. Чем больше он раздумывал, тем ясней становилось, что гибель была не простая, не случайность, а восторг смерти, жертва.

Все эти мысли очень волновали. Князь не был даже уверен, жива ли Катенька. Оставаться в Москве казалось немыслимым. Он завернул в обрывок газеты последние сто рублей и поехал на Ярославль. Там сел на пароход.

Одно время он решил было пробраться в село близ Милого и там разузнать о Кате, но потом раздумал. Просто нужно было проехать мимо Милого, вздохнуть один раз тем воздухом, а потом - наплевать, хотя бы смерть от белой горячки.

2

Алексей Петрович лежал на боку в одноместной каютке, обитой жестью и выкрашенной под орех. Около двери бежала вода в раковину. Дрожали жалюзи. Солнечный свет, отражаясь в реве, проходил сквозь щели жалюзей, играл на белом потолке зыбкими зайчиками.

На столике перед зеркалом стоял графин с водкой и тарелки да еще табак в газетной бумаге, на полу - раскрытый чемодан, почти пустой, и пальто в ногах.

Усыпителен в летний зной мирный стук машины, и легко дремать на мягкой койке, обдуваемой ветром через окно. Алексей Петрович похрапывал, лицо его было розовое, как у пьяниц. Он почти ничего не ел за последнее время, только пил, щипля невкусную пищу. Когда же слишком начинал жечь алкоголь и пересыхало во рту, он, морщась, просыпался, протягивал руку за бутылкой с квасом, отхлебывал и повертывался к стене, подогнув колени.

На реке есть хочется ужасно, и, кажется, не успели отобедать, а уже зовут к полднику. "Недурно бы теперь солененького", - подумал князь, когда услышал стук в дверь каюты, и сказал спросонок:

- Ау, - и приоткрыл глаз.

В дверь опять постучались. Князь проговорил дребезжащим голосом:

- Приготовь-ка мне, дорогой, похолоднее графинчик да что-нибудь там...

"Что-нибудь солененькое - это хорошо, - подумал он, - под тешку малосольную с хренком можно выпить". Но стук в дверь продолжался.

- Что тебе нужно, черт? - воскликнул Алексей Петрович, спуская с койки ноги, и отомкнул задвижку.

Дверь осторожно раскрылась, и вошел монашек с косицей и в скуфейке. Кончики пальцев он держал в рукавах подрясника.

- А ты говоришь - черт, - проговорил монашек. - Здравствуй! - и низко поклонился, потом с улыбкой осмотрел беспорядок в каюте.

Князь с испугом глядел ему в синие-синие ясные глаза на рябоватом и мелком лице. Да и весь вид монашка был мелкий и не то что потрепанный, а казалось, трепать-то в нем нечего было.

- Я за милостыней, - продолжал монашек. - Капитан у нас хороший человек: "Ладно, говорит, проси, только не воруй". А мне зачем воровать, когда и так дадут. Про тебя он сказал - запойный. А ведь ты не совсем запойный, а? Уж тебя-то я хорошо знаю.

Он сел рядом и руки положил на колени Алексею Петровичу; князь отодвинулся, тараща припухшие глаза.

- Кабы не тоска, человек должен в свинью обратиться. Ведь так, милый? - спросил вдруг монашек.

Алексей Петрович кивнул головой, коротко вздохнул и ответил:

- Хуже, чем я, жить нельзя! - Потом спохватился и сказал сердито: Послушай, я тебя не звал, ты зачем затесался? Уйди, пожалуйста, и без тебя скучно.

- Ни за что не уйду, - ответил монашек. - Ты, я вижу, совсем поспел. Нет, я от тебя не отстану.

Алексей Петрович тряхнул головой, все у него перепуталось и поплыло. Потом проговорил тоскливо:

- Неужели ты мне представляешься? Да,