случилось это в нынешнюю ночь.

- Может быть, все это и правда, - сказал Налымов. - А ты видел ее, Глебушка?

- Да, сегодня перед вами кричала.

Налымов, улыбаясь, поднялся с трудом и, гладя старика по волосам, прижал, сколько было силы, к груди и поцеловал.

- Я все-таки не поеду отсюда, на что ей такого, ссе равно скоро умру; устал я очень, уступи мне постель на сегодня, милый Глебушка! - И, ослабев, он снял сюртук и лег, тяжело дыша.

Глебушка зажег лампады перед киотом, прилепил свечу и стал, опускаясь на колени, молиться, касаясь лицом пола. "Спаси его и помилуй, лучше мне умереть, коли нужно, - с радостью предам мой дух; и ее злое сердце успокой, отведи руку". Потом Глебушка лег у двери на кошме.

Налымов знал, что за стеной уже давно стоит Анфиса. Снаружи по стеклу провела она костяной рукой, и, словно изваянное, лицо ее вглядывалось сквозь закрытые веки.

"Вот ты и пришла, - подумал Налымов, - не мучай меня, войди!"

С трудом хотят разомкнуться губы ее, и мокрая ветвь ударяет по лицу, отчего стекают капли по щеке, как слезы. Лежа на спине, со сложенными руками, холодеет Налымов, просит ее войти, думая, что она успокоит.

И вот Анфиса уже по эту сторону стекла, подхватывает платье, ложится, неспешно овладевая его телом. Твердая рука ее на его шее, и Налымов говорит: "Простишь ли, милая, я последний?"

Медленно наклоняясь над ним, открывает Анфиса глаза, и их прозрачную глубину видит Налымов, отделяясь от ненужной постели, чувствуя радость прощенья и любви.

Порывом ветер разбивает стекло, мокрый и темный проносится по комнате, гася лампады, и Глебушка, со стоном приподнявшись, зовет:

- Барин, батюшка, отгони ее!..

ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ

Перед пылающим камином сидел в нижнем белье, подняв острые колени, Иван Балясный и для развлечения глядел на кончик утиного своего носа то правым глазом, закрыв левый, то наоборот.

"А вот бы суметь расставить так глаза, - подумал он, - чтобы можно видеть то, что направо, и то, что налево, сразу. Во было бы забавно..."

Вспомнив, что он не один в комнате, он нахмурил лоб и спросил сурово:

- Что ж ты молчишь, рассказывай...

У двери стоял старый мельник, держа шапку у живота. Огонь камина, когда обрушивалось полено, освещал всю седую его бороду, глубокие морщины на лице и выцветшие глаза, умильно обращенные на барина,

- Да я уж сказывал, - ответил мельник.

- Еще раз; да смотри, не ври. В эту ночь ты, стало быть, на мельнице был?

- Так и есть, - сказал мельник. - Марина, внучка моя, из-под венца ко мне забегала, больно уж плакала; а я спать лег.

Голова у старика затряслась, и долго он не мог ее сдержать.

- Не к добру сон приснился: входит будто старый барин - дядюшка ваш, и говорит: "Дай мне, мельник, мучки..." - "Как же я вам, говорю, кормилец, дам - мука у меня мужицкая..." А он наклонился над сусеком и вздыхает: "Мучки мне, мучки!" - да как завоет, и кафтан на нем землей покрылся. Проснулся я и думаю: "К чему сон?" И так-то вышел на волю и слушаю. Не к добру, думаю, ветер в полыни свищет; поглядел я, а у мельницы крылья завертелись, завертелись, милый барин, сами собой... Вот в это время из темени на меня и налетел конь; я его отпрукал, а он на дыбки, да мимо меня и прыснул, и пропал.

Мельник переступил с ноги на ногу и развел руками.

- Только его и видел... А барин хороший был, душевный барин, мы разве что...

- К чему же ты коня приплел? - воскликнул Иван Балясный.

- А как же; к его хвосту барин наш за шею был