зима - лето настанет, и я в шалаше живу. А все-таки, - Коля вздохнул, - никто ее так не любит, как я... Следочки бы ее целовал... Она взяла бы аршин мой, например, я бы это место, где она держала, отрезал пилой и закопал бы в огороде у плетня, чтобы никто, кроме меня, не дотрагивался... С офицером живет. Эх, маменька. Вруг же люди без совести, без понятия. Людям до всего дело. Только я всем покажу, как языки чесать, первому пащенку Сашке язык оторву. Ах, дрянь..."

Коля сбросил тулуп и сел в сильном волнении.

"Он непременно под нее подкопается, он, я знаю, чего придумал".

И Коля стал поспешно одеваться, путаясь, бормоча и сердясь все сильнее.

Потом, задув огарок, сбежал по приставной лесенке вниз и вышел на улицу. Из-за крыши поднялась луна, и длинные от нее густые тени легли на свежую дорогу; отсвечивали неровные окна изб, за речкой пьяный человек кричал истошным голосом.

4

Сашка, раздумывая над Колиным невежеством, постоял у лавки, потом щелкнул пальцами и побежал по огородам к дьячкову дому. У самых ворот нагнал он Матвея Паисыча и, забежав вперед, засматривал дьяку в глаза.

- Неужели вы, Матвей Паисыч, шуток не понимаете? - сказал он слащавым голосом. - Я, например, ужасно уважаю Анну Матвеевну и всегда готов ей услужить...

Дьяк остановился и, не поднимая головы, навострил ухо.

- Я чувствую, кто они и кто я, - продолжал Сашка, - я неуч и лодырь, а они - образованность, приятность в обращении, рафинад.

- Верно, - сказал дьяк и вместе с Сашкой нехотя взошел на крыльцо.

- Я на тот предмет говорю, Матвей Паисыч, - у Сашки даже голос стал томный, - что если они прокатиться пожелают, у вас ведь, Матвей Паисыч, лошади даже нет, а у маменьки два жеребца, так я всегда, только крикните, прибегу и доставлю...

- Это хорошо ты насчет жеребца, - сказал дьяк и вдруг схватил Сашку за руку. - Не знаю я, парень, что у тебя на душе... Ах, Сашка, не верю я тебе... Растревожил ты меня...

- Матвей Паисыч, отец вы мой родной, Анна Матвеевна как сестра мне, вместе ведь выросли. - Сашка вдруг оглянулся и зашептал, близко наклонясь: - А Шавердов-то, как вы ушли, говорит: "Лопни мои глаза, если я ей салазки не загну..."

- Врешь, - сказал дьяк басом и оттолкнул Сашку, - Шавердов не скажет...

Сашка вытащил даже крест из-за пазухи, чтобы побожиться, и вместе с дьяком вошел в дом. Расстроенный Матвей Паисыч прошел в зальце, где стояли сундуки, покрытые кошмою, на окне висел в клетке воробей и повсюду были постланы чистые половички...

- Пол-то ножищами не топчи, - сказал дьяк отчаянно и, схватясь за голову, сел на табурет. Напротив него поместился Сашка и, трогая дьяка за колено, продолжал:

Мне маменька сегодня говорит: "Вот, хоть бы душенька наша, Аннушка, приехала, хочу глазком на нее поглядеть".

- Ну, -так и сказала? - спросил дьяк. Сашка опять принялся божиться.

- Я, чай, - маменька говорит, - выросла Аннушка-то. А что же у вас, Матвей Паисыч, карточки ни одной ее нет?

- Есть, - сказал дьяк и вдруг весело подмигнул,- - в заветном месте запрятаны, боюсь, украдут, тебя боюсь... А показать?..

Сашка, зная дьяка, смолчал; тогда у дьяка даже руки вспотели - до того хотелось ему показать, - и, наконец, едва не плача и говоря: "Позднее время, Сашка, иди спать, уходи", вытащил из сундука шкатулку с карточками и, вздув лампу, еще раз сказал: "Уйди".

Снята была Аннушка множество раз, сначала в простеньком платье, с косой и удивленными глазами, потом коса исчезла, появилось драповое пальто,