ней было маленькое родимое пятно.

Увидев меня, она привстала и подала руку, которую я поцеловал...

- Катенька, - воскликнул комендант, не сводя с жены ревнивых глаз, налей же его благородию чаю...

- Его благородие не обессудит, - слегка покраснев, молвила Катенька и подняла на меня свои светло-зеленые, длинные, разрезанные вкось глаза.

Я тотчас стал без умолку болтать, забавно описывая свое путешествие, и долго не мог понять: для чего Катенька, несмотря на прохладное утро, обмахивается веером.

Она опускала веер на колени и поднимала вновь, то прикладывая к губам, то к уху и плечу, и слегка хмурила брови...

Тогда я сообразил, что она говорит мне языком вееров, припомнил уроки петербургских модниц и прочел: "Разбойники выдуманы, ваши лошади в надежном месте... Вам будет скучно?"

- Нет, конечно, нет! - воскликнул я с жаром.

- Чего нет? - подозрительно спросил комендант.

- Разбойники, они не осмелятся вновь прийти.

- Эге, - мрачно сказал комендант, - тут есть чем поживиться...

Катенька быстро опустила веер и приложила к сердцу.

- "Вы меня любите?"

- Безумно, да, да! - воскликнул я...

- Что вы, батюшка, все "нет" да "да", - забеспокоился комендант, живот, что ли, болит?..

- "...Нам нужно увидеться сегодня ночью. Придумайте, как устроить", прочел я на веере.

- Комендант, - воскликнул я, вставая, - идемте же осмотрим укрепления...

Я проявил большой интерес к служебным обязанностям и торопил коменданта, чтобы усыпить его мнительность.

Комендант шел впереди меня по форпостам и, размахивая руками, объяснял:

- Вот здесь мы починим, а здесь заткнем, а здесь... На полслове он обрывал и тер себе лоб, бормоча:

- Что она придумала?.. Но я ободрил его:

- Вы лучший из комендантов, почтеннейший.

Мы осмотрели арсенал, где сушилось белье и пегий теленок лежал в углу, жуя казенную портупею... Наскоро пробежали отчетные книги, причем комендант так быстро водил по строчкам пальцем, что мне казалось - я скачу на тройке и смотрю под колеса.

Потом пошли обедать. Катенька, разливая суп, раскраснелась и сложила губы так, что я, во избежание неосторожности, стал смотреть в стакан, успев все-таки прочесть на чудесном языке ее веера:

- "Торопитесь. Муж догадывается".

Тогда, сделав строгое лицо, стал я объяснять, что не позволю разбойникам под носом у себя из крепости красть лошадей, поэтому приглашаю коменданта после обеда поехать со мной в лес для поимки негодяев.

Комендант с радостью согласился и велел принести вина; я же подумал: "Ах, плут!"

Выкурив после обеда по нескольку трубок и отдохнув, мы сели на верховых лошадей и, в сопровождении четырех пеших инвалидов, вооруженных с головы до ног, поехали в лес.

Сердце мое сильно билось, и я, тихонько смеясь, горячил коня, прыгавшего через валежник.

Между красных стволов показывалось заходящее солнце, в овраге же, куда мы спустились, было сыро и темно.

Я положил руку на плечо коменданта и прошептал:

- Оцепим этот овраг; я подожду здесь, а вы поезжайте в обход и ждите, пока выстрелю из пистолета.

Оставшись один, я видел, как со дна оврага поднимался белый туман; скоро хруст ветвей и шаги вдалеке затихли; тогда, ударив коня плетью, я поскакал в крепость...

Катенька ждала меня в темных сенях и, когда я, запыхавшись и целуя ее в щеки, говорил: "Милая, родная, душа моя", откинула голову и стала так хохотать, что я, испугавшись, увлек ее к двери.

- Здесь нельзя оставаться, - сказала она сквозь