старик, - прощу, пришейте только мерину хвост. Взвыли еще раз волки и пришили.

На другой день вышел старик из избы, дай, думает, на сивого посмотрю; глянул, а хвост у мерина крючком - волчий.

Ахнул старик, да поздно: на заборе ребятишки сидят, покатываются, гогочут.

- Дедка-то - лошадям волчьи хвосты выращивает.

И прозвали с тех пор старика - хвостырь.

ВЕРБЛЮД

Вошел верблюд на скотный двор и охает:

- Ну, уж и работничка нового наняли, только и норовит палкой по горбу ожечь - должно быть, цыган.

- Так тебе, долговязому, и надо, - ответил карий мерин, - глядеть на тебя тошно.

- Ничего не тошно, чай у меня тоже четыре ноги.

- Вон у собаки четыре ноги, а разве она скотина? - сказала корова уныло. - Лает да кусается.

- А ты не лезь к собаке с рожищами, - ответил мерин, а потом махнул хвостом и крикнул верблюду:

- Ну, ты долговязый, убирайся от колоды!

А в колоде завалено было вкусное месиво. Посмотрел верблюд на мерина грустными глазами, отошел к забору и принялся пустую жвачку есть. Корова опять сказала:

- Плюется очень верблюд-то, хоть бы издох...

- Издох! - ахнули овцы все сразу.

А верблюд стоял и думал, как устроить, чтобы уважать его на скотном дворе стали.

В это время пролетал в гнездо воробей и пискнул мимолетом:

- Какой ты, верблюд, страшный, право!

- Ага! - догадался верблюд и заревел, словно доску где сломали.

- Что это ты, - сказала корова, - спятил?

Верблюд шею вытянул, потрепал губами, замотал тощими шишками:

- А посмотрите-ка, какой я страшный... - и подпрыгнул.

Уставились на него мерин, корова и овцы... Потом как шарахнутся, корова замычала, мерин, оттопырив хвост, ускакал в дальний угол, овцы в кучу сбились.

Верблюд губами трепал, кричал:

- Ну-ка, погляди!

Тут все, даже жук навозный, с перепугу со двора устрекнули.

Засмеялся верблюд, подошел к месиву и сказал:

- Давно бы так. Без ума-то оно ничего не делается. А теперь поедим вволю...

ГОРШОК

К ночи стряпуха умаялась, заснула на полу около печи и так захрапела - тараканы обмирали со страха, шлепались, куда ни попало, с потолка да со стен.

В лампе над столом пованивал голубой огонек. И вот в печке сама собой отодвинулась заслонка, вылез пузатый горшок со щами и снял крышку.

- Здравствуй, честной народ.

- Здравствуй, - важно ответила квашня.

- Хи, хи, - залебезил глиняный противень, - здравствуйте! - и клюнул носиком.

На противень покосилась скалка.

- Не люблю подлых бесед, - сказала она громко, - ох, чешутся чьи-то бока.

Противень нырнул в печурку на шестке.

- Не трогай его, - сказал горшок.

Грязный нос вытерла худая кочерга и зашмыгала:

- Опять ругаетесь, нет на вас Угомону; мотаешься, мотаешься целый день, а ночью поспать не дадут.

- Кто меня звал? - шибыршнул Угомон под печкой.

- Это не я, а кочерга, это она сегодня по спине стряпуху съездила, сказала скалка.

Кочерга метнулась:

- И не я, а ухват, сам хозяин ухватом съездил стряпуху.

Ухват, расставив рога, дремал в углу, ухмылялся. Горшок надул щеки и сказал:

- Объявляю вам, что варить щей больше не желаю, у меня в боку трещина.

- Ах, батюшки! - разохалась кочерга.

- Не больно надо, - ответила скалка.

Противень выскочил из печурки и заюлил:

- Трещина, замазочкой бы, тестом тоже помогает.

- Помажь тестом, - сказала квашня.

Грызеная ложка соскочила с полки, зачерпнула тесто и помазала