никак, тот самый, что в Слободе за Морозова бился и Хомяка оглоблей убил?

Митька глупо улыбнулся.

- Я тебя, дурня, сначала не признал, а теперь вспоминаю твою рожу!

- А я тебя сразу признал! - ответил Митька с довольным видом, - ты на высоком ослоне у самого поля сидел!

Этот раз все громко засмеялись.

- Спасибо тебе, - сказал Иоанн, - что не забыл ты меня, малого человека. Как же ты Маметкула-то в полон взял?

- Жовотом навалился! - ответил Митька равнодушно и не понимая, чему опять все захохотали.

- Да, - сказал Иоанн, глядя на Митьку, - когда этакий чурбан навалится, из-под него уйти нелегко. Помню, как он Хомяка раздавил. Зачем же ты ушел тогда с поля? Да и как ты из Слободы в Сибирь попал?

Атаман толкнул Митьку неприметно локтем, чтобы он молчал, но тот принял этот знак в противном смысле.

- А он меня с поля увел! - сказал он, тыкнув пальцем на атамана.

- Он тебя увел? - произнес Иван Васильевич, посматривая с удивлением на Кольцо. - А как же, - продолжал он, вглядываясь в него, - как же ты сказал, что в первый раз в этом краю? Да погоди-ка, брат, мы, кажется, с тобой старые знакомые. Не ты ли мне когда-то про Голубиную книгу рассказывал? Так, так, я тебя узнаю. Да ведь ты и Серебряного-то из тюрьмы увел. Как же это, божий человек, ты прозрел с того времени? Куда на богомолье ходил? К каким мощам прикладывался?

И, наслаждаясь замешательством Кольца, царь устремлял на него свой проницательный, вопрошающий взгляд.

Кольцо опустил глаза в землю.

- Ну, - сказал наконец царь, - что было, то было; а что прошло, то травой поросло. Поведай мне только, зачем ты, после рязанского дела, не захотел принести мне повинной вместе с другими ворами?

- Великий государь, - ответил Кольцо, собирая все свое присутствие духа, - не заслужил я еще тогда твоей великой милости. Совестно мне было тебе на глаза показаться; а когда князь Никита Романыч повел к тебе товарищей, я вернулся опять на Волгу, к Ермаку Тимофеичу, не приведет ли бог какую новую службу тебе сослужить!

- А пока мою казну с судов воровал да послов моих кизилбашских на пути к Москве грабил?

Вид Ивана Васильевича был более насмешлив, чем грозен. Со времени дерзостной попытки Ванюхи Перстня, или Ивана Кольца, прошло семнадцать лет, а злопамятность царя не продолжалась так долго, когда она не была возбуждена прямым оскорблением его личного самолюбия.

Кольцо прочел на лице Иоанна одно желание посмеяться над его замешательством. Соображаясь с этим расположением, он потупил голову и погладил затылок, сдерживая на лукавых устах своих едва заметную улыбку.

- Всякого бывало, великий государь! - проговорил он вполголоса. - Виноваты перед твоею царскою милостью!

- Добро, - сказал Иоанн, - вы с Ермаком свои вины загладили, и все прошлое теперь забыто; а кабы ты прежде попался мне в руки, ну, тогда не прогневайся!..

Кольцо не отвечал ничего, но подумал про себя: «Затем-то я тогда и не пошел к тебе с повинною, великий государь!»

- Погоди-ка, - продолжал Иоанн, - здесь должен быть твой приятель!

- Эй! - сказал он, обращаясь к царедворцам, - здесь ли тот разбойничий воевода, как бишь его? Микита Серебряный?

Говор пробежал по толпе, и в рядах сделалось движение, но никто не отвечал.

- Слышите? - повторил Иоанн, возвышая голос, - я спрашиваю, тут ли тот Микита, что отпросился к Жиздре с ворами служить?

На вторичный вопрос царя выступил из рядов один старый боярин, бывший когда-то воеводою в Калуге.

- Государь, - сказал он с низким