скоро прошептал:
"Гусар! уж нет ее со мною!…"
   Вздохнул — и замолчал.

Слеза повисла на реснице
   И канула в бокал. —
"Дитя! ты плачешь о девице.
   Стыдись!" — он закричал.

"Оставь, гусар… ох! сердцу больно.
   Ты, знать, не горевал.
Увы! одной слезы довольно,
   Чтоб отравить бокал!…."


* * *

Угрюмых тройка есть певцов
Шихматов, Шаховской, Шишков,
Уму есть тройка супостатов
Шишков наш, Шаховской, Шихматов,
Но кто глупей из тройки злой?
Шишков, Шихматов, Шаховской!


К БАР. М. А. ДЕЛЬВИГ.

Вам восемь лет, а мне семнадцать било.
И я считал когда-то восемь лет;
Они прошли. — В судьбе своей унылой,
Бог знает как, я ныне стал поэт.
Не возвратить уже того, что было,
Уже я стар, мне незнакома ложь:
Так верьте мне — мы спасены лишь верой.
Послушайте: Амур, как вы, хорош;
Амур дитя, Амур на вас похож —
В мои лета вы будете Венерой.
   Но если только буду жив,
   Всевышней благостью Зевеса,
   И столько же красноречив —
   Я напишу вам, баронесса,
   В латинском вкусе мадригал,
   Чудесный, вовсе без искусства —
   Не много истинных похвал,
   Но много истинного чувства.
   Скажу я: "Ради ваших глаз,
   О баронесса! ради балов,
   Когда мы все глядим на вас,
   Взгляните на меня хоть раз
   В награду прежних мадригалов
   Когда ж Амур и Гименей
   В прелестной Марии моей
   Поздравят молодую даму —
   Удастся ль мне под старость дня,
   Вам посвятить эпиталаму?


МОЕМУ АРИСТАРХУ.

   Помилуй, трезвый Аристарх
Моих бахических посланий,
Не осуждай моих мечтаний
И чувства в ветренных стихах:
Плоды веселого досуга,
Не для бессмертья рождены,
Но разве так сбережены
Для самого себя, для друга,
Или для Хлои молодой.
Помилуй, сжалься надо мной —
Не нужны мне твои уроки.
Я знаю сам свои пороки.
Конечно беден гений мой:
За рифмой часто холостой,
На зло законам сочетанья,
Бегут трестопные толпой
На аю, ает  и на ой. —
Еще немногие признанья:
Я ставлю (кто же без греха?)
Пустые часто восклицанья,
И сряду лишних три стиха;
Нехорошо, но оправданья
Не льзя ли скромно принести?
Мои летучие посланья
В потомстве будут ли цвести?
Не думай, цензор мой угрюмый,
Что я, беснуясь по ночам,
Окован стихотворной думой,
Покоем жертвую стихам;
Что, бегая по всем углам,
Ерошу волосы клоками,
Подобно Фебовым жрецам
Сверкаю грозными очами,
Едва дыша, нахмуря взор,
И засветив свою лампаду,
За шаткой стол, кряхтя, засяду,
Сижу, сижу три ночи сряду
И высижу — трестопный вздор…
Так пишет (молвить не в укор)
Конюший дряхлого Пегаса
Свистов, Хлыстов или Графов,
Служитель отставной Парнасса,
Родитель стареньких стихов,
И од не слишком громозвучных,
И сказочек довольно скучных.

   Люблю я праздность и покой,
И мне досуг совсем не бремя;
И есть и пить найду я время.
Когда ж нечаянной порой
Стихи кропать найдет охота,
На славу Дружбы иль Эрота, —
Тотчас я труд окончу свой.
Сижу ли с добрыми друзьями
Лежу ль в постеле пуховой,
Брожу ль над тихими водами
В дубраве темной и глухой,
Задумаюсь — взмахну руками
На рифмах вдруг заговорю —
И никого уж не морю
Моими резвыми стихами…
Но ежели когда-нибудь,
Желая в неге отдохнуть,
Расположась перед камином,
Один, свободным господином,
Поймаю прежню мысль мою, —
То не для имени поэта
Мараю два иль три