играет;
Он, с криком пробудясь во тьме,
Ревниво руку простирает;
Но обробелая рука
Покровы хладные хватает —
Его подруга далека…
Он с трепетом привстал и внемлет…
Всё тихо — страх его объемлет,
По нем текут и жар и хлад;
Встает он, из шатра выходит,
Вокруг телег, ужасен, бродит;
Спокойно всё; поля молчат;
Темно; луна зашла в туманы,
Чуть брезжит звезд неверный свет,
Чуть по росе приметный след
Ведет за дальные курганы:
Нетерпеливо он идет,
Куда зловещий след ведет.

    Могила на краю дороги
Вдали белеет перед ним…
Туда слабеющие ноги
Влачит, предчувствием томим,
Дрожат уста, дрожат колени,
Идет… и вдруг… иль это сон?
Вдруг видит близкие две тени
И близкой шепот слышит он —
Над обесславленной могилой.

1-й голос

    Пора…

2-й голос

                 Постой…

1-й голос

                                  Пора, мой милый.

2-й голос

    Нет, нет, постой, дождемся дня.

1-й голос

    Уж поздно.

2-й голос

                        Как ты робко любишь.
Минуту!

1-й голос

                Ты меня погубишь.

2-й голос

    Минуту!

1-й голос

                    Если без меня
Проснется муж?..

Алеко

                              Проснулся я.
Куда вы! не спешите оба;
Вам хорошо и здесь у гроба.

Земфира

    Мой друг, беги, беги…

Алеко

                                         Постой!
Куда, красавец молодой?
Лежи!

Вонзает в него нож.

Земфира

               Алеко!

Цыган

                             Умираю…

Земфира

    Алеко, ты убьешь его!
Взгляни: ты весь обрызган кровью!
О, что ты сделал?

Алеко

                             Ничего.
Теперь дыши его любовью.

Земфира

    Нет, полно, не боюсь тебя! —
Твои угрозы презираю,
Твое убийство проклинаю…

Алеко

    Умри ж и ты!

Поражает ее.

Земфира

                            Умру любя…

* * *

    Восток, денницей озаренный,
Сиял. Алеко за холмом,
С ножом в руках, окровавленный
Сидел на камне гробовом.
Два трупа перед ним лежали;
Убийца страшен был лицом.
Цыганы робко окружали
Его встревоженной толпой.
Могилу в стороне копали.
Шли жены скорбной чередой
И в очи мертвых целовали.
Старик-отец один сидел
И на погибшую глядел
В немом бездействии печали;
Подняли трупы, понесли
И в лоно хладное земли
Чету младую положили.
Алеко издали смотрел
На всё… когда же их закрыли
Последней горстию земной,
Он молча, медленно склонился
И с камня на траву свалился.

    Тогда старик, приближась, рек:
«Оставь нас, гордый человек!
Мы дики; нет у нас законов,
Мы не терзаем, не казним —
Не нужно крови нам и стонов —
Но жить с убийцей не хотим…
Ты не рожден для дикой доли,
Ты для себя лишь хочешь воли;
Ужасен нам твой будет глас:
Мы робки и добры душою,
Ты зол и смел — оставь же нас,
Прости, да будет мир с тобою».

    Сказал — и шумною толпою
Поднялся табор кочевой
С долины страшного ночлега.
И скоро всё в дали степной
Сокрылось; лишь одна телега,
Убогим крытая ковром,
Стояла в поле роковом.
Так иногда перед зимою,
Туманной, утренней порою,
Когда подъемлется с полей
Станица поздних журавлей
И с криком вдаль на юг несется,
Пронзенный гибельным свинцом
Один печально остается,
Повиснув раненым крылом.
Настала ночь: в телеге темной
Огня