очень чувствую; а ведь для души тут ничего нет-с. Для меня только ласковое слово, совет, наставление для жизни в тысячу раз дороже всяких подарков. А ежели пожалеть, утешить в горе, заплакать вместе… об таких предметах зачем и мечтать! Потому этого никогда не дождешься…
Вера Филипповна.Отчего ж не дождешься? Ведь уж я плачу, Ераст!
Ераст.Это для меня сверх всякого ожидания. Такое счастье, что уж я и не знаю, как его оценить и чему приписать! Все-таки по крайности позвольте хоть ручку поцеловать.
Вера Филипповна(задумчиво). Не надо, мой друг; ты знаешь, что я не люблю.
Ераст.Вы сами изволили говорить, что у матери следует руки целовать, а вы для меня гораздо дороже-с. Потому мать – это дело даже довольно обыкновенное, у всякого она есть; а чтоб посторонняя женщина такие чувства имела – это, по нынешним временам, невозмо-кно и встретить. Не обижайте, позвольте ручку!
Вера Филипповна.Ну, изволь, мой дружок. Только, пожалуйста, чтоб уж никогда…
Ераст(целуя руку). Как никогда, как никогда, помилуйте! Подняли меня до небес и опять приказываете мне взять оборот на старое положение. Я так осмеливался думать, что не последний раз я от вас такое утешение в своих горестях имею.
Вера Филипповна.Да я, дружок, только насчет поцелуев-то; а побеседовать с тобой, посоветовать что, потужить вместе я, пожалуй, и вперед не откажусь.
Ераст.Только того-с и жаждет душа моя.
Вера Филипповна.Что ж, отчего же! Тут дурного ничего нет.
Ераст.Окромя хорошего, ничего нет-с. Но при всем том я от вас отойду подальше; потому Аполлинария Панфиловна сюда приближается.
(Уходит.)
Входит Аполлинария Панфиловна.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Вера Филипповна и Аполлинария Панфиловна.
Вера Филипповна.Воротились?
Аполлинария Панфиловна.Затолковалась с одной знакомой. А вы все еще тут сидели?
Вера Филипповна.Да, отдыхаю. Хорошо здесь воздухом-то подышать; еще поспею, служба долгая, часов до десяти.
Аполлинария Панфиловна.Да, да, конечно, на вольном воздухе… то дома-то, в четырех стенах сидеть! Проводить есть кому, так что ж вам! Не то что до десяти часов, хоть до полуночи оставайтесь.
Вера Филипповна.Я без провожатых, одна езжу.
Аполлинария Панфиловна.А словно как я тут вашего приказчика, Ераста, видела.
Вера Филипповна.Да, и я видела; так ведь он тоже помолиться пришел, а совсем не для проводов; он сам по себе, а я сама по себе.
Аполлинария Панфиловна.Да, конечно. Хороший он человек, солидный, скромный такой.
Вера Филипповна.Не знаю я их, приказчиков-то, да и вижу их очень редко. Какие они там, уж это не мое дело, это Потап Потапыч знает.
Аполлинария Панфиловна.Хороший человек, хороший: не болтун, не похвастает, женщину не опозорит, которая к нему снисходительность имеет, уж хоть умрет, а промолчит. Другие ведь такие охальники, чего и нет, наговорят; а этот хоть бы что и было, так режь его, не выдаст. Оно и дорого для нас, для женщин-то.
Вера Филипповна.Не понимаю я, что вы говорите.
Аполлинария Панфиловна.Да что вы, Вера Филипповна; что тут такого непонятного! Разумеется, скромный мужчина гораздо приятнее. Другой, знаете, и собой некрасив, а, глядишь, очень хорошая женщина любит. А за что? За скромность. Вот Оленька сама мне проговорилась, а он молчит и виду не подает.
Вера Филипповна.Оленька, говорите вы? Какая Оленька?
Аполлинария Панфиловна.Да Оленька, ваша племянница. Болтушка она; хорошо еще, что такого скромного человека нашла. Попадись она другому, гак уже муж-то давно бы узнал.
Вера Филипповна.Да
Вера Филипповна.Отчего ж не дождешься? Ведь уж я плачу, Ераст!
Ераст.Это для меня сверх всякого ожидания. Такое счастье, что уж я и не знаю, как его оценить и чему приписать! Все-таки по крайности позвольте хоть ручку поцеловать.
Вера Филипповна(задумчиво). Не надо, мой друг; ты знаешь, что я не люблю.
Ераст.Вы сами изволили говорить, что у матери следует руки целовать, а вы для меня гораздо дороже-с. Потому мать – это дело даже довольно обыкновенное, у всякого она есть; а чтоб посторонняя женщина такие чувства имела – это, по нынешним временам, невозмо-кно и встретить. Не обижайте, позвольте ручку!
Вера Филипповна.Ну, изволь, мой дружок. Только, пожалуйста, чтоб уж никогда…
Ераст(целуя руку). Как никогда, как никогда, помилуйте! Подняли меня до небес и опять приказываете мне взять оборот на старое положение. Я так осмеливался думать, что не последний раз я от вас такое утешение в своих горестях имею.
Вера Филипповна.Да я, дружок, только насчет поцелуев-то; а побеседовать с тобой, посоветовать что, потужить вместе я, пожалуй, и вперед не откажусь.
Ераст.Только того-с и жаждет душа моя.
Вера Филипповна.Что ж, отчего же! Тут дурного ничего нет.
Ераст.Окромя хорошего, ничего нет-с. Но при всем том я от вас отойду подальше; потому Аполлинария Панфиловна сюда приближается.
(Уходит.)
Входит Аполлинария Панфиловна.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Вера Филипповна и Аполлинария Панфиловна.
Вера Филипповна.Воротились?
Аполлинария Панфиловна.Затолковалась с одной знакомой. А вы все еще тут сидели?
Вера Филипповна.Да, отдыхаю. Хорошо здесь воздухом-то подышать; еще поспею, служба долгая, часов до десяти.
Аполлинария Панфиловна.Да, да, конечно, на вольном воздухе… то дома-то, в четырех стенах сидеть! Проводить есть кому, так что ж вам! Не то что до десяти часов, хоть до полуночи оставайтесь.
Вера Филипповна.Я без провожатых, одна езжу.
Аполлинария Панфиловна.А словно как я тут вашего приказчика, Ераста, видела.
Вера Филипповна.Да, и я видела; так ведь он тоже помолиться пришел, а совсем не для проводов; он сам по себе, а я сама по себе.
Аполлинария Панфиловна.Да, конечно. Хороший он человек, солидный, скромный такой.
Вера Филипповна.Не знаю я их, приказчиков-то, да и вижу их очень редко. Какие они там, уж это не мое дело, это Потап Потапыч знает.
Аполлинария Панфиловна.Хороший человек, хороший: не болтун, не похвастает, женщину не опозорит, которая к нему снисходительность имеет, уж хоть умрет, а промолчит. Другие ведь такие охальники, чего и нет, наговорят; а этот хоть бы что и было, так режь его, не выдаст. Оно и дорого для нас, для женщин-то.
Вера Филипповна.Не понимаю я, что вы говорите.
Аполлинария Панфиловна.Да что вы, Вера Филипповна; что тут такого непонятного! Разумеется, скромный мужчина гораздо приятнее. Другой, знаете, и собой некрасив, а, глядишь, очень хорошая женщина любит. А за что? За скромность. Вот Оленька сама мне проговорилась, а он молчит и виду не подает.
Вера Филипповна.Оленька, говорите вы? Какая Оленька?
Аполлинария Панфиловна.Да Оленька, ваша племянница. Болтушка она; хорошо еще, что такого скромного человека нашла. Попадись она другому, гак уже муж-то давно бы узнал.
Вера Филипповна.Да
страница 15
Островский А.Н. Сердце не камень