наших? Нам теперь поддержка нужна, а то молокососы одолевать начали. Но, однако, мой милый, сколько же я тебе должен за твой труд?

Глумов. Не обижайте, ваше превосходительство!

Крутицкий. Ты меня не обижай!

Глумов. Если уж хотите вознаградить меня, так осчастливьте, ваше превосходительство!

Крутицкий. Что такое? В чем дело?

Глумов. Брак – такое дело великое, такой важный шаг в жизни… не откажитесь!.. благословение такого высокодобродетельного лица будет служить залогом… уже знакомство с особой вашего превосходительства есть счастие, а в некотором роде родство, хотя и духовное, это даже и для будущих детей.

Крутицкий. В посаженые отцы, что ли? Я что-то не пойму.

Глумов. Осчастливьте, ваше превосходительство!

Крутицкий. Изволь, изволь! Ты бы так и говорил. Это дело не мудреное.

Глумов. Я передам и Софье Игнатьвне.

Крутицкий. Передавай, пожалуй.

Глумов. Я не нужен вашему превосходительству?

Крутицкий. Нет.

Глумов. Честь имею кланяться.

Крутицкий. О моем маранье молчи. Оно скоро будет напечатано, без моего имени, разумеется; один редактор просил; он, хотя это довольно странно, очень порядочный человек, пишет так учтиво: ваше превосходительство, осчастливьте, ну и прочее. Коли будет разговор о том, кто писал, будто ты не знаешь.

Глумов. Слушаю, ваше превосходительство!
(Кланяется и уходит.)

Крутицкий. Прощай, мой любезный! Что уж очень бранят молодежь! Вот, значит, есть же и из них: и с умом, и с сердцем малый. Он льстив и как будто немного подленек; ну, да вот оперится, так это, может быть, пройдет. Если эта подлость в душе, так нехорошо, а если только в манерах, так большой беды нет; с деньгами и с чинами это постепенно исчезает. Родители, должно быть, были бедные, а мать попрошайка: «У того ручку поцелуй, у другого поцелуй»; ну, вот оно и въелось. Впрочем, это все-таки лучше, чем грубость.


Входит
человек.


Человек. Госпожа Мамаева! Они в гостиной-с. Я докладывал, что ее превосходительства дома нет-с.

Мамаева(за дверью). Не помешаю?

Крутицкий. Нет, нет!
(Человеку.)Подай кресло!


Человек уходит, возвращается с креслом. Входит
Мамаева.



Явление второе

Крутицкийи
Мамаева.


Мамаева. Будет вам делами-то заниматься! Что 6ы с молодыми дамами полюбезничать! А то сидит в своем кабинете! Такой нелюбезный старичок!

Крутицкий. Где уж мне! Был конь, да уездился! Хе-хе-хе! Пора и молодым дорогу дать.

Мамаева(садясь). Нынче и молодежь-то хуже стариков.

Крутицкий. Жалуетесь?

Мамаева. Разве не правда?

Крутицкий. Правда, правда. Никакой поэзии нет, никаких благородных чувств. Я думаю, это оттого, что на театре трагедий не дают. Возобновить бы Озерова, вот молодежь-то бы и набиралась этих деликатных, тонких чувств. Да чаще давать трагедии, через день. Ну, и Сумарокова тоже. У меня прожект написан об улучшении нравственности в молодом поколении. Для дворян трагедии Озерова, для простого народа продажу сбитня дозволить. Мы, бывало, все трагедии наизусть знали, а нынче скромно! Они и по книге-то прочесть не умеют. Вот оттого в нас и рыцарство было, и честность, а теперь одни деньги. 
(Декламирует.)

Мне ждать ли, чтоб судьба прервала дней теченье,
Когда к страданию даны мне грустны дни?
Прерву.

Помните?

Мамаева. Ну, как же не помнить! Ведь, чай, этому лет пятьдесят – не больше, так как же мне не помнить!

Крутицкий. Извините, извините! Я считаю вас моей ровесницей. Ах, я и забыл вам сказать! Я вашим родственником очень доволен. Прекрасный