смотрел он на груды серебра, золотые табакерки, часы, зрительные трубки.

Молодой человек очутился опять у колеса. Еще развернуты сорок билетов – и брошены. Губы несчастливца дрожали от злости.

– Еще сорок билетов! – сказал он, протягивая руку с последними деньгами; и голос, и рука его дрожали; лицо выражало истомление, как после десяти часов сряду тяжелой работы. И эти сорок билетов разлетелись по полу – хоть бы хлыстик! Вдруг раздались вокруг него восклицания: "На один билет! серебряный сервиз! вот счастливец!" И опять перед Граблиным стояла низенькая фигурка, улыбалась и вертела в масляных руках билет, выигравший сервиз. Он оглянул залу. Зала блестела по-прежнему, только становилось более душно и жарко. Музыка, которой он решительно не слышал в продолжение лотерейной игры, теперь вдруг грянула и, казалось, разразилась хохотом. Сильно стучало в висках у молодого человека. Он боялся насмешливого взгляда, – хотя за ним никто не думал наблюдать, и, закинув голову, смотрел на музыкантов, на огромную люстру и, казалось, ничего так не желал в эту минуту, как если б и раек с музыкантами и люстра с грохотом рухнулись и раздавили под собой его, жалкого несчастливца… Но кто-то ударил его по плечу.

– А, здравствуй, – сказал Граблин, протягивая руку своему знакомцу.

– Что ты смотришь таким… будто наступили тебе на мозоль?

– Нет, ничего…

– Э, брат, хитришь? ведь я видел издали: ты брал билеты. Проиграл видно? а?

– Да, – отвечал Граблин, стараясь казаться равнодушным. – Нет, не совсем: выиграл хлыстик.

– Хлыстик! во-от… Да, впрочем, – ободрял приятель, – если б и не выиграл ничего, денег у тебя, слава богу! Я сам бы на твоем месте… А то есть, правда, депозитка, не менять же мне ее для лотереи… А сколько взял билетов?

– На пятьдесят целковых.

– Гм… нет, я так провел время хорошо, даже поужинал здесь, разумеется не на свои: знакомый попался… А то лотерея… не разберешь, кто выигрывает!

– Выигрывают, – заметил Граблин и рассказал о низеньком человеке, выигравшем сервиз на один билет.

– Горбатенький? – спросил его приятель.

– Да, немного.

– Смотрит обезьяной такой?

Приятель сделал рожу.

– Кажется… Без перчаток.

– Ну, он! это один кассир, родственник еще мне дальний, да не хочет и знать меня, а знает, что родственник; забыл, как без сапог ходил! Да бог с ним… Так за ним-то вздумал ты гоняться? Ему счастье! он и в прошлом году выиграл сервиз и еще что-то… поди с ним! Может быть, уж и руки у него такие кассирские: что зажмет в кулак – дрянь, а разожмет – выигрыш. Иль уж так родится иной, что если б он спал себе спокойно дома, и тогда у него был бы выигрыш… А ты вот, – продолжал он, взяв Граблина за пуговицу, – взял сто билетов, а… Да, правда, у тебя тоже выигрыш, – прибавил он, смеясь, – хлыстик? Один хлыстик? а жаль, что один; уж лучше бы два: чтобы так уж тебя можно было, как говорится, в два кнута…

И приятель захохотал. Граблин тоже засмеялся, и они разошлись.

Граблин поплелся домой пешком. На другой день благоразумный приятель с неразмененной депозиткой рассказывал своим товарищам о подозрительной расточительности Граблина, проигравшего пятьдесят целковых.

А Граблин, возвращаясь из маскарада, думал о судьбе своей игры и незаметно перешел к игре Кирпичова, который тоже, думал он, наконец дорежет себя кутежом, безалаберщиной и бесталанным журналом. С некоторого времени векселя уплачивались уже деньгами, поступавшими от иногородних корреспондентов на разные закупки; а это скоро остановит колесо, как бы