посреди толпы стоял гравировальщик,

Готовясь перенесть на истинную медь

То, что обугливший бумагу рисовальщик

Лишь крохоборствуя успел запечатлеть.

Как будто я повис на собственных ресницах,

И созревающий и тянущийся весь, —

Доколе не сорвусь, разыгрываю в лицах

Единственное, что мы знаем днесь…

16 января 1934.


* * *

А посреди толпы, задумчивый, брадатый,

Уже стоял гравер — друг меднохвойных доск,

Трехъярой окисью облитых в лоск покатый,

Накатом истины сияющих сквозь воск.

Как будто я повис на собственных ресницах

В толпокрылатом воздухе картин

Тех мастеров, что насаждают в лицах

Порядок зрения и многолюдства чин.

Январь 1934, Москва.


* * *

Когда душе и торопкой и робкой

Предстанет вдруг событий глубина,

Она бежит виющеюся тропкой,

Но смерти ей тропина не ясна.

Он, кажется, дичился умиранья

Застенчивостью славной новичка

Иль звука первенца в блистательном собраньи,

Что льется внутрь — в продольный лес смычка,

И льется вспять, еще ленясь и мерясь

То мерой льна, то мерой волокна,

И льется смолкой, сам себе не верясь,

Из ничего, из нити, из темна, —

Лиясь для ласковой, только что снятой маски,

Для пальцев гипсовых, не держащих пера,

Для укрупненных губ, для укрепленной ласки,

Крупнозернистого покоя и добра.

Январь 1934. Москва.


* * *

Ему кавказские кричали горы

И нежных Альп стесненная толпа,

На звуковых громад крутые всхоры

Его вступала зрячая стопа.

И европейской мысли разветвленье

Он перенес, как лишь могущий мог:

Рахиль глядела в зеркало явленья,

И Лия пела и плела венок.

Январь 1934. Москва.


* * *

Он дирижировал кавказскими горами

И машучи вступал на тесных Альп тропы,

И, озираючись, пугливыми шагами

Шел через разговор бесчисленной толпы.

Толпы умов, событий, впечатлений

И европейской мысли разветвленье

Он перенес, как лишь могущий мог:

Рахиль глядела в зеркало явлений,

И Лия пела и плела венок.

Январь 1934. Москва


* * *

Откуда привезли? Кого? Который умер?

Где именно? * Мне что-то невдомек.

Скажите, говорят, какой-то гоголь умер.

Не гоголь, так себе, писатель-гоголек.

Тот самый, что тогда невнятицу устроил,

Чего-то шустрился, довольно уж легок,

О чем-то позабыл, чего-то не усвоил,

Затеял кавардак, перекрутил снежок.

Молчит, как устрица, на полтора аршина

К нему не подойти — почетный караул.

Тут что-то кроется, должно быть, есть причина.

…[1 - Слова утеряны.] напутал и уснул.

10 января 1934. Москва



10 ЯНВАРЯ 1934. [Вариант I]

1

Меня преследуют две-три случайных фразы,

Весь день твержу: печаль моя жирна…

О, Боже, как жирны и синеглазы

Стрекозы смерти — как лазурь черна!

Где первородство? Где счастливая повадка?

Где плавкий ястребок на самом дне очей?

Где вежество? Где горькая украдка?

Где ясный стан? Где прямизна речей,

Запутанных, как честные зигзаги

У конькобежца в пламень голубой,

Когда скользит, исполненный отваги,

С голуботвердой чокаясь рекой.

Он дирижировал кавказскими горами

И машучи ступал на тесных Альп тропы

И озираючись пустынными брегами

Шел, чуя разговор бесчисленной толпы.

Толпы умов, влияний, впечатлений

Он перенес, как лишь могущий мог.

Рахиль гляделась в зеркало явлений,

А Лия пела и плела венок.


2

Когда душе столь торопкой, столь робкой

Предстанет вдруг событий глубина,

Она бежит виющеюся тропкой,

Но смерти ей