вечерами. Появилась возможность жить повседневными семейными интересами, быть в курсе всех домашних мелочей. Все это вместе взятое заставило меня как-то пересмотреть свое отношение к военной карьере. Само собой, было разумнее всего смириться с судьбой.

Без ложной скромности скажу, курс училища я прошел успешно и кончил его старшим портупей-юнкером и заведующим старшим курсом своей роты.

В те два года, что я пробыл в училище, самое большое впечатление произвели на меня два события - похороны Александра III и коронация Николая II. Первые разочарования в существовавшем порядке вещей и первое чувство протеста против самодержавной рутины связались для меня с этими событиями. Александр III умер в Крыму. По дороге в Петербург тело его целые сутки оставалось в Москве, в Архангельском соборе, в Кремле. От вокзала до Кремля вдоль улиц были выстроены войска московского гарнизона. Ближе всех к вокзалу стояло Александровское училище. Когда катафалк и сопровождавшие его "члены императорской фамилии" - мужчины пешком, с новым царем во главе, а дамы в траурных каретах - проследовали мимо строя училища, от него отделилась наша рота его величества с хором музыки и, вступив в состав процессии, двинулась за гробом. Оркестр играл всю дорогу похоронный марш.

Траурное шествие ошеломило всех нас как своей торжественностью, так и тем напряженным вниманием, с каким московский люд следил за похоронами. С какими мыслями? Что переживали эти люди, стоявшие толпами на улицах? В Архангельском соборе прощание с телом государя. Нашему Александровскому училищу очередь пришла в полночь. Гроб стоял на высоком, в несколько ступеней, катафалке. Мерцающий свет восковых свечей поблескивал на золоте придворных мундиров дежурства, свиты и гвардейских часовых. Я и прежде видел однажды Александра III, когда был кадетом. В моей памяти сохранился густой голос царя, говорившего октавой, и вся его грузная фигура. А в гробу я увидел ссохшегося генерала, показавшегося мне совсем жалким. "И сказать, что это самодержец всероссийский!" - промелькнуло у меня в голове...

Поколебались мои верноподданнические чувства и в коронационные торжества. Москва приняла необычайный вид и пришла в движение, какого никогда не знала. Лед был сколот раньше, нежели начал таять снег. Со всей России нагнали в Москву артели мостовщиков и перемостили все улицы, по которым ожидался проезд царя или высоких иностранных гостей. Императоры и короли Европы и Азии должны были прислать на торжества своих наследников, а мелкие владетельные принцы, вроде хана Хивинского или эмира Бухарского, ожидались лично. Разместить всю эту ораву гостей было нелегко. Представители иностранных коммерческих фирм, проживавшие в Москве, отдали придворному ведомству свои особняки для знатных гостей. Купец Перлов, один из трех китов, на которых держалась чайная торговля с Китаем, отвел свой особняк для мандарина Ли Хунчанга, игравшего важную роль в китайской политике в конце прошлого века. На Красной площади выросла электрическая станция, построенная специально для иллюминации Кремля. Москва спервоначалу обрадовалась грядущей коронации и обновлению "первопрестольной" столицы, но вскоре начала роптать. Пока красились заново фасады домов, полиция проверяла благонадежность их обитателей. Рассказывали возмутительные истории о массовых высылках "политически неблагонадежных".

На этот раз речь шла не о "бунтовщиках" студентах или мещанской "мелкоте", а о людях, считавшихся солидными и занимавшими иногда довольно высокое общественное и