тебя дура эта?

- Ничем! - ответил юноша, стыдливо отводя глаза в сторону, и с гордостью, самому себе не понятной, добавил: - Она и не дотронулась до меня!

Палага подвинулась ближе к нему, спрашивая с жадным любопытством:

- Как же это вышло?

Кратко рассказав ей, он обиженно попенял:

- На что ты её прислала?

- Да ведь как же! - воскликнула она, улыбаясь и покраснев. - Ведь ты...

Играя пальцами её руки, он сказал, вздохнув:

- Я думал, ты сама придёшь...

Она отшатнулась, удивлённо мигнув, и покраснела ещё более густо.

- Посидеть со мной, - окончил Матвей.

Палага тихонько засмеялась, прикрывая рот рукою.

- Ой, господи! Что почудилось мне!

- Что?

- Та-ак.

И, невесело качнув головой, вздохнула.

- Смехи!

- Это кто меня раздел? - смущённо спросил Матвей.

- Мы. А что?

Он завернулся в одеяло, встал и пошёл к окну.

- Ладно ли тебе вставать-то? - заботливо осведомилась женщина, не глядя на него.

- Дышать трудно! - тихо ответил юноша. - Глаза ест хрен...

За окном сияло голубое небо, сверкали редкие звёзды лунной ночи и вздрагивала листва деревьев, словно отряхая тяжёлый серебряный блеск. Был слышен тихий шорох ночной жизни растений и трав.

Оба долго стояли у окна, не говоря ни слова.

- О чём думаешь? - спросил, наконец, Матвей.

- А вот, - медленно ответила женщина, - приедет батюшка твой, начнут ему на меня бухать со всех сторон - что я буду делать? Скажи-ка ты мне...

Матвею польстило, что она спрашивает его совета. Он сдвинул брови и молчал, не зная, что ответить. Потом, неожиданно для себя, спросил:

- Если сказать Наталье - иди, спи с Пушкарём, - пойдёт?

- Дадут гривенничек - пойдёт! - просто ответила Палага.

- Ругают эдаких-то, - сумрачно сказал юноша, подумав.

- Ругают! - повторила женщина, точно эхо. И снова зазвучал её шёпот: Приедет батюшка, да объявит в полицию, да как начнут, сраму-то, позора-то сколько будет!

- Постой! - сказал Матвей, прислушиваясь.

Луна уже скатилась с неба, на деревья лёг густой и ровный полог темноты; в небе тускло горели семь огней колесницы царя Давида и сеялась на землю золотая пыль мелких звёзд. Сквозь завесу малинника в окне бани мерцал мутный свет, точно кто-то протирал тёмное стекло жёлтым платком. И слышно было, как что-то живое трётся о забор, царапает его, тихонько стонет и плюёт.

- Савка! - шепнула Палага, схватившись за грудь.

- Уходит! - сообразил Матвей, оживляясь. - Пусть идёт! Давай-ка отопрём ворота - не перелезть через забор ему...

- Ушибёт он тебя...

Но он уже высунулся за окно и громко шептал в тишину сада:

- Савка, иди во двор, я тебе отопру ворота, иди скорей...

В саду всё затихло, потом раздался хриплый ответ:

- Водки вынеси...

Палага побежала из комнаты.

- Я налью!

Наскоро одевшись, Матвей выскочил на крыльцо, бросился к воротам,- у калитки стоял на коленях Савка, влажно хрипел, плевался, его голова качалась, напоминая неровно выточенный чёрный шар, а лица не было.

- Что-о, - хрипел он, пока Матвей отодвигал запор, - уходили насмерть, а теперь - боитесь?

Приоткрыв калитку, Матвей выглянул во тьму пустынной улицы; ему представилось, как поползёт вдоль неё этот изломанный человек, теряя кровь, и - наверное - проснутся собаки, завоют, разбуженные её тёплым запахом.

- Испугались, сволочи! - рычал Савка. - Кабы я полиции не боялся, я бы не ушёл... я бы-и...

Прибежала Палага, протягивая Матвею большой чайный стакан. Савка, учуяв едкий запах водки, сопел, ощупывая воздух