благодушно. Он вспомнил Таню Куликову, няньку - бабушку Дронова, нянек Пушкина и других больших русских людей.

"Вот об этих русских женщинах Некрасов забыл написать. И никто не написал, как значительна их роль в деле воспитания русской души, а может быть, они прививали народолюбие больше, чем книги людей, воспитанных ими, и более здоровое, - задумался он. - "Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет", - это красиво, но полезнее войти в будничную жизнь вот так глубоко, как входят эти, простые, самоотверженно очищающие жизнь от пыли, сора".

Мысль эта показалась ему очень оригинальной, углубила его ощущение родственности окружающему, он тотчас записал ее в книжку своих заметок и удовлетворенно подумал:

"Да, здесь потеплее Финляндии!"

Просмотрел несколько номеров "Русских ведомостей", незаметно уснул на диване и был разбужен Любашей:

- Что ты спишь среди дня! - кричала она кольцов-ским стихом, дергая его за руку.

Она расслабленно сидела на стуле у дивана, вытянув коротенькие ножки в пыльных ботинках, ее лицо празднично сияло, она обмахивалась платком, отклеивала пальцами волосы, прилипшие к потным вискам, развязывала синенький галстук и говорила ликующим голосом:

- Клим, голубчик! Знаешь, - вышел "Манифест Российской социал-демократической партии". Замечательно написан! Нет, ты подумай - у нас - партия!

- У кого это, у нас? - спросил Клим, надевая очки.

- Ну, господи! У нас, в России! Ты пойми: ведь это значит - конец спорам и дрязгам, каждый знает, что ему делать, куда идти. Там прямо сказано о необходимости политической борьбы, о преемственной связи с народниками - понимаешь?

От восторга она потела все обильнее. Сорвав галстук, расстегнула ворот кофточки:

- Задыхаюсь!

И, сопровождая слова жестами марионетки, она стала цитировать "Манифест", а Самгин вдруг вспомнил, что, когда в селе поднимали колокол, он, удрученно идя на дачу, заметил молодую растрепанную бабу или девицу с лицом полуумной, стоя на коленях и крестясь на церковь, она кричала фабриканту бутылок:

"Господи! Дай тебе господи! Пошли тебе господи!" Найдя в Любаше сходство с этой бабой, Самгин невольно рассмеялся и этим усилил ее радость, похлопывая его по колену пухлой лапкой, она вскрикивала:

- Не правда ли? Главное: хорошие люди перестанут злиться друг на друга, и - все за. живое дело!

Самгин тихонько ударил ее по руке, хотя желал бы ударить сильнее.

- О "Манифесте" ты мне расскажешь после, а теперь...

- Варвара? - спросила она. - Представь, поехала играть; "Хочу, говорит, проверить себя..."

- Я - не о ней. Актриса она - не более, чем ты и всякая другая женщина...

Любаша показала ему язык.

- Дурачок ты, а не скептик! Она - от тоски по тебе, а ты... какой жестокосердный Ловелас! И - чего ты зазнаешься, не понимаю? А знаешь, Лида отправилась - тоже с компанией - в Заволжье, на Керженец. Писала, что познакомилась с каким-то Берендеевым, он исследует сектантство. Она тоже от скуки все это. Антисоциальная натура, вот что... Анфимьевна, мать родная, дайте чего-нибудь холодного!

- Не дам холодного, - сурово ответила Анфимьевна, входя с охапкой стиранного белья. - Сначала поесть надо, после - молока принесу, со льда...

Самгин не находил минуты, чтобы сделать выговор, да уже и не очень хотел этого, забавное возбуждение Любаши несколько примиряло с нею.

- Да, - забыла сказать, - снова обратилась она к Самгину, - Маракуев получил год "Крестов". Ипатьевский признан душевнобольным и выслан на родину, в Дмитров, рабочие -