водки, яйцо и огурец, отпила немного из горлышка, передала старухе бутылку, огурец и, очищая яйцо, заговорила певуче, как рассказывают сказки:

- Ну и вот: муженек ей не удался - хвор, да и добытчик плохой...

- Дети-то у ней от него ли? - угрюмо спросила старуха.

- А, конечно, от неволи, - сказала молодая, видимо, не потому, что хотела пошутить, а потому, что плохо слышала. - Вот она, детей ради, и стала ездить в Нижний, на ярмарку, прирабатывать, женщина она видная, телесная, характера веселого...

- Чего уж веселее, - проворчала старуха, высасывая беззубым ртом мякоть огурца, и выпила еще.

- Четыре года ездила, заработала, крышу на дому перекрыла, двух коров завела, ребят одела-обула, а на пятый заразил ее какой-то голубок дурной болезнью...

- От судьбы, матушка, не увернешься, - назидательно сказала старуха, разглядывая лодочку огурца.

- Чего?

- От судьбы, говорю, в подпечек не спрячешься...

- Видно - нет! - соглашалась молодая. - И начала она пить. Пьет и плачет али песни поет. Одну корову продала...

- И другую продаст, - уверенно сказала старуха. Самгин встал и пошел прочь, думая, что вот, рядом с верой в бога, все еще не изжита языческая вера в судьбу.

"Писатель вроде Катина или Никодима Ивановича сделал бы из этого анекдота жалобный рассказ", - думал он, шагая по окраине города, мимо маленьких, придавленных к земле домиков неизвестно чем и зачем живущей бедноты.

- Вы сюда как попали? - остановил его радостный и удивленный возглас; со скамьи, у ворот, вскочил Дунаев, схватил его руку и до боли сильно встряхнул ее.

- Я - здешний, - не очень любезно ответил Самгин.

- Вот как? Я - тоже, это дворец тетки моей. Нуте-ко, - присядьте!

Дунаев подтянул его к пристройке в два окна с крышей на один скат, обмазанная глиной пристройка опиралась на бревенчатую стену недостроенного, без рам в окнах, дома с обгоревшим фасадом.

Сбросив со скамьи на землю какие-то планки, проволоку, клещи, Дунаев усадил Клима, заглянул в очки его и быстро, с неизменной своей улыбочкой, начал выспрашивать.

- Дошел до нас слушок - посидели несколько? Под надзор сюда? Меня под надзор...

Самгин взглянул направо, налево, людей нигде не было, ходили три курицы, сидела на траве шершавая собака, внимательно разглядывая что-то под носом у себя.

- Верно, что "Манифест" марксисты выпустили? У вас - нет? А достать не можете? Эх, жаль...

- Что вы делаете? - спросил Самгин, торопясь окончить свидание.

- Мышеловки; пустяковое дело, но гривен семь, даже целковый можно заработать. Надолго сюда?

- Завтра уезжаю.

- Ну?

Дунаев был босой, в старенькой рубахе, подпоясанной ремнем, в заношенных брюках, к правому колену привязан бечевкой кусок кожи. Был Дунаев растрепан, и волосы на голове и курчавая борода - взлохмачены. Но, несмотря на это, он вызвал у Самгина впечатление зажиточного человека, из таких, - с хитрецой, которым все удается, они всегда настроены самоуверенно, как Варавка, к людям относятся недоверчиво, и, может быть, именно в этом недоверии - тайна их успехов и удач. Людей такого типа Дунаев напоминал Климу и улыбочкой в зрачках Глаз, которая как бы говорила:

"Я тебя знаю!"

Но он искренно обрадовался встрече, это было ясно по торопливости, с которой он рассказывал и допрашивал.

- Долго вы сидели, - сказал Клим.

- Долго, а - не зря! Нас было пятеро в камере, книжки читали, а потом шестой явился. Вначале мы его за шпиона приняли, а потом оказалось, он бывший студент, лесовод, ему уже лет за сорок,