они долго беседовали в гостиной, в уголке, и на графинин взгляд казались очень нормальными, приличными женихом и невестой.

На собрание Литта не пришла: сказалась больной, с молчаливого согласия Романа Ивановича.

— Графиня была весьма недовольна вашим отсутствием, — передавал Литте Сменцев на другой день вечером, когда они сидели вдвоем в гостиной против двери графининого маленького салона. — И знаете, лучше в следующий раз не пропускайте. Стоит ли? Чрезмерная у вас нервность. Не ожидал. Явление любопытное и крайне поучительное. Его надо понимать.

Литте сделалось стыдно.

— А что было?

— Этого не расскажешь. Ну, Федька явился. За ним телохранитель в синей блузе до пят, босой и с жезлом. Федька был не в ударе, все о вас спрашивал и скоро уехал.

— Вот видите. Это опять бы целоваться полез. Не могу я…

Роман Иванович усмехнулся, пожал плечами.

— И нервность и брезгливость. Однако вы барышня, Юлитта Николаевна. С добрым чувством советую: следите за собой.

Так много было в словах его снисходительной насмешливости, что Литта вспыхнула и рассердилась. Не на него — на себя. Ведь он прав. Захотелось сказать, как дети говорят: «да, да, не буду больше». Но пролепетала:

— Пусть барышня. Что вам за дело?

А он опять пристыдил ее:

— Не капризничайте. Мечтаете о серьезных делах, а сами ребячитесь. Мне… очень жаль.

Помолчали. Глядя на покрасневшее лицо девушки, на ее дрожащие, опущенные ресницы, Сменцев думал, что попал верно, что она сейчас его, а не себя считает правее, что его замечание, его суд — ей важны, она уже считается с ним. Да, но опасно перетянуть струну.

— Юлитта Николаевна, — сказал он как ни в чем не бывало. — А дела-то наши выясняются. Сегодня за верное узнал…

— Какие дела?

— Алексеевы. Недели полторы еще посидит, а затем самым тихим манером его вышлют… не бойтесь, только за границу, без шума. Что за беда, человек состоятельный. В свое время вернут. Вы предупредите Катерину Павловну заранее. Наверно, с ним поедет.

— Господи! Да как возможно? Из-за такого вздора.

— Это на чей глаз. Времена теперь, сами вы знаете, тугие. А та бумажка, которую у него нашли, острее других. Да хотите взглянуть? Я вам ее принес.

Литта вспыхнула от любопытства и удовольствия.

— Здесь нельзя, — прошептала она, взглянула на раскрытую дверь в маленький салон; там графиня восседала за рабочим столиком, а насупротив (только что явился) сидел старый, молчаливый генерал — из благочестивых.

— Нельзя; бабушка — она зоркая. Начнутся расспросы. Лучше после, когда будете уходить, передайте мне.

Роман Иванович улыбнулся, хмуря брови.

— Нет, я вам не оставлю. Не оттого, что боюсь обыска у графини, — прибавил он шутливо и ласково. — А мне эти штучки сегодня же понадобятся. Вам показать очень хотел.

— Ну, тогда дайте.

И Литта решительно встала.

Он протянул ей несколько сложенных вдвое листков. Отойдя с ними к лампе, Литта принялась за чтение.

Сменцев оглянулся на дверь салона: графиня была занята своей broderie [17 - вышивкой (фр.).] и генералом, не смотрела в их сторону. Тихо встал Роман Иванович и пересел на другой стул, ближе: всматривался внимательно в серьезное лицо девушки. Она, читая, по-детски шевелила губами, — ему это понравилось.

«Сейчас, наверно, примеряет к своему Михаилу, — подумал Сменцев, — что бы он сказал, как бы ему понравилось?»

Это были, действительно, листки, из-за которых пострадал Алексей. Роман Иванович считал их удавшимися, но не хотел спешить, велел отпечатать как можно