тринадцатилетний идиот и не пьян — он засмеется: конечно, знает, всем разумом и мыслью, что ровно ничего не произойдет. Знает, но к чувству и ощущению это знание не относится. По всему вероятию, ощущение бессмысленной надежды идет от невоплощенного образа, от того «не написанного», что, если б могло быть написано, — рождено вне первородного греха, — пожалуй, и переменило бы какую-то действительность.

Переменило бы видимо и быстро, ибо невидимо, не быстро, не много — разве не изменяет в чем-то действительность и земная, «грешная», поэзия?

Но довольно о «сутях», «глубинах» и «высотах». Вернемся к повседневности.

Писать стихи — очень полезно. Стихотворство может дать много и писателю — не поэту, и даже просто человеку. Писателя оно вводит, самым прямым, кратким путем, в тайну языка: и всех — в тайну самоограничения.

Как, — самоограничения? Да есть ли что-нибудь «свободнее» поэзии? Кто свободнее поэта, художника?

Не надо забывать простую истину: свободен лишь тот, кто умеет ограничивать свою свободу. Стихи, поэзия — частный пример, особенно наглядный.

Поэт, действительно, свободен… в выборе. Каждый раз, для каждого данного случая (данного стихотворения) поэт сам, свободно, избирает его законы, избирает, что угодно: размер или безразмерность, выбирает звук, тон, ритм (главное — ритм); но непременно что выбирает, на чем-то одном останавливается, и уже выбранному вольно подчиняется, ибо в противном случае его создание рассыплется у него в руках, как песок.

Стихи учат дисциплине. Стихотворение может быть — когда оно свободно. Анархия, произвол — исключают самое его бытие.

Выбираемые поэтом для каждого стихотворения законы порою очень сложны. Даже внешние, сразу видимые, уходят корнями вглубь, — тем глубже, чем прекраснее стихотворение. Ведь каждое можно раскрывать до бесконечности.

Легко определить, по каким правилам стихосложения и с какими от этих правил отступлениями написано тютчевское:

О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…

Не очень трудно, пожалуй, заглянуть и дальше, уловить секрет магии некоторых строк. Но вряд ли могут быть в полноте вскрыты законы этого стихотворения и, главное, тайна их чудесного единства.

Каким было оно — не написанное! Но зачем жалеть о том, чего нет на свете; будет радоваться тому, что есть, радоваться и этому стихотворению, хотя оно зачато и рождено в первородном грехе.

Мой разговор о «писании стихов» затянулся; мне уже хочется перейти к законам прозы (и ее беззакониям). Но это совсем другая тема.



МЕРТВЫЙ МЛАДЕНЕЦ В РУКАХ


Владимир Соловьев. Духовные основы жизни. Paris, YMCA Press, 1926


В небольшую изящную книжку Изд-ва «Христианской Молодежи» вошел ряд статей Вл. Соловьева, напечатанных в III томе полного собрания его сочинений (посмертного) под общим заглавием «Духовные основы жизни».

К Соловьеву несомненно пробуждается интерес. Давно уже стали появляться, в различных эмиграционных центрах, «сборники» Соловьева. Это, большею частью, несколько статей, выбранных по собственному вкусу и склонности, под одной обложкой изданных и снабженных отдельным предисловием: то о половой любви, то о красоте, то о чем-нибудь еще.

Само по себе переиздание книг философа, такого нужного нам сейчас, такого «современного», — прекрасное дело: в СССР книги его запрещены и частью уничтожены, здесь их почти не существует. Конечно, произвольные «сборники», по личному вкусу составленные, дают мало: весь смысл Соловьева в его цельности, и вне цельности к нему,