наговоримся! Во-первых, мой ветрогон, которого, я вижу, еще здесь нет...
-- Позвольте, князь, -- перебила его Наташа, покраснев и смешавшись, -- мне надо сказать два слова Ивану Петровичу. Ваня, пойдем... два слова...
Она схватила меня за руку и повела за ширмы.
-- Ваня, -- сказала она шепотом, заведя меня в самый темный угол, -- простишь ты меня или нет?
-- Наташа, полно, что ты!
-- Нет, нет, Ваня, ты слишком часто и слишком много прощал мне, но ведь есть же конец всякому терпению. Ты меня никогда не разлюбишь, я знаю, но ты меня назовешь неблагодарною, а я вчера и третьего дня была пред тобой неблагодарная, эгоистка, жестокая...
Она вдруг залилась слезами и прижалась лицом к моему плечу.
-- Полно, Наташа, -- спешил я разуверить ее. -- Ведь я был очень болен всю ночь: даже и теперь едва стою на ногах, оттого и не заходил ни вечером вчера, ни сегодня, а ты и думаешь, что я рассердился... Друг ты мой дорогой, да разве я не знаю, что теперь в твоей душе делается?
-- Ну и хорошо... значит, простил, как всегда, -- сказала она, улыбаясь сквозь слезы и сжимая до боли мою руку. -- Остальное после. Много надо сказать тебе, Ваня. А теперь к нему...
-- Поскорей, Наташа; мы так его вдруг оставили...
-- Вот ты увидишь, увидишь, что будет, -- наскоро шепнула она мне. -- Я теперь знаю всё, всё угадала. Виноват всему он. Этот вечер много решит. Пойдем!
Я не понял, но спросить было некогда. Наташа вышла к князю с светлым лицом. Он всё еще стоял со шляпой в руках. Она весело перед ним извинилась, взяла у него шляпу, сама придвинула ему стул, и мы втроем уселись кругом ее столика.
-- Я начал о моем ветренике, -- продолжал князь, -- я видел его только одну минуту и то на улице, когда он садился ехать к графине Зинаиде Федоровне. Он ужасно спешил и, представьте, даже не хотел встать, чтоб войти со мной в комнаты после четырех дней разлуки. И, кажется, я в том виноват, Наталья Николаевна, что он теперь не у вас и что мы пришли прежде него; я воспользовался случаем, и так как сам не мог быть сегодня у графини, то дал ему одно поручение. Но он явится сию минуту.
-- Он вам наверно обещал приехать сегодня? -- спросила Наташа с самым простодушным видом, смотря на князя.
-- Ах, боже мой, еще бы он не приехал; как это вы спрашиваете! -- воскликнул он с удивлением, всматриваясь в нее. -- Впрочем, понимаю: вы на него сердитесь. Действительно, как будто дурно с его стороны прийти всех позже. Но, повторяю, виноват в этом я. Не сердитесь и на него. Он легкомысленный, ветреник; я его не защищаю, но некоторые особенные обстоятельства требуют, чтоб он не только не оставлял теперь дома графини и некоторых других связей, но, напротив, как можно чаще являлся туда. Ну, а так как он, вероятно, не выходит теперь от вас и забыл всё на свете, то, пожалуйста, не сердитесь, если я буду иногда брать его часа на два, не больше, по моим поручениям. Я уверен, что он еще ни разу не был у княгини К. с того вечера, и так досадую, что не успел давеча расспросить его!..
Я взглянул на Наташу. Она слушала князя с легкой полунасмешливой улыбкой. Но он говорил так прямо, так натурально. Казалось, не было возможности в чем-нибудь подозревать его.
-- И вы вправду не знали, что он у меня во все эти дни ни разу не был? -- спросила Наташа тихим и спокойным голосом, как будто говоря о самом обыкновенном для нее происшествии.
-- Как! Ни разу не был? Позвольте, что вы говорите! -- сказал князь, по-видимому в чрезвычайном изумлении.
--