пожалуйста, по-человечески, - сказала она. - Я комедий не люблю.
- Да, сударыня, пятеро осиротевших детей вокруг гроба матери, при погребальных свечах - это комедия! Эх! - сказал Чаликов с горечью и отвернулся.
- Замолчи! - шепнула жена и дернула его за рукав. - У нас, сударыня, не прибрано, - сказала она, обращаясь к Анне Акимовне, - уж вы извините... Дело семейное, сами изволите знать. В тесноте, да не в обиде.
"Не дам я им полторы тысячи", - опять подумала Анна Акимовна.
И чтобы поскорее отделаться от этих людей и от кислого запаха, она уже достала портмонэ и решила оставить рублей 25 - не больше; но ей вдруг стало совестно, что она ехала так далеко и беспокоила людей из-за пустяков.
- Если вы дадите мне бумаги и чернил, то я сейчас напишу доктору, моему хорошему знакомому, чтобы он побывал у вас, - сказала она, краснея. Доктор очень хороший. А на лекарства я вам оставлю.
Госпожа Чаликова бросилась стирать со стола.
- Здесь не чисто! Куда ты? - прошипел Чаликов, глядя на нее со злобой. - Проводи к жильцу! Пожалуйте, сударыня, к жильцу, осмелюсь просить вас, обратился он к Анне Акимовне. - Там чисто.
- Осип Ильич не велел ходить в его комнату! -сказала строго одна из девочек.
Но Анну Акимовну уже повели из кухни через узкую проходную комнату, меж двух кроватей; видно было по расположению постелей, что на одной спали двое вдоль, а на другой - трое поперек. В следующей затем комнате жильца, в самом деле, было чисто. Опрятная постель с красным шерстяным одеялом, подушка в белой наволочке, даже башмачок для часов, стол, покрытый пеньковою скатертью, а на нем чернильница молочного цвета, перья, бумага, фотографии в рамочках, все как следует, и другой стол, черный, на котором в порядке лежали часовые инструменты и разобранные часы. На стенах были развешаны молотки, клещи, буравчики, стамески, плоскозубцы и т. п., и висело трое стенных часов, которые тикали; одни часы громадные, с толстыми гирями, какие бывают в трактирах.
Принимаясь за письмо, Анна Акимовна увидела перед собой на столе портрет отца и свой портрет. Это ее удивило.
- Кто здесь у вас живет? - спросила она.
- Жилец, сударыня, Пименов. Он у вас на заводе служит.
- Да? А я думала, часовой мастер.
- Часами он занимается приватным образом, между делом. Любитель-с.
После некоторого молчания, когда слышно было только, как тикали часы и скрипело перо по бумаге, Чаликов вздохнул и сказал насмешливо, с негодованием:
- Правда говорится: из благородства да из чинов шубы себе не сошьешь. Кокарда на лбу и благородный титул, а кушать нечего. По-моему, если человек низкого звания помогает бедным, то он гораздо благороднее какого-нибудь Чаликова, который погряз в нищете и пороке.
Чтобы польстить Анне Акимовне, он сказал еще несколько фраз, обидных для своего благородства, и было ясно, что он унижал себя потому, что считал себя выше ее. Она между тем кончила письмо и запечатала. Письмо будет брошено, а деньги пойдут не на лечение, - это она знала, но все-таки положила на стол 25 рублей и, подумав, прибавила еще две красных бумажки. Тощая желтая рука госпожи Чаликовой, похожая на куриную лапку, мелькнула у нее перед глазами и сжала деньги в кулачок.
- Это вы изволили дать на лекарства, - сказал Чаликов дрогнувшим голосом, - но протяните руку помощи также мне... и детям, - добавил он и всхлипнул, - детям несчастным! Не за себя боюсь, за дочерей боюсь! Гидры разврата боюсь!
Стараясь открыть портмонэ, в котором испортился
- Да, сударыня, пятеро осиротевших детей вокруг гроба матери, при погребальных свечах - это комедия! Эх! - сказал Чаликов с горечью и отвернулся.
- Замолчи! - шепнула жена и дернула его за рукав. - У нас, сударыня, не прибрано, - сказала она, обращаясь к Анне Акимовне, - уж вы извините... Дело семейное, сами изволите знать. В тесноте, да не в обиде.
"Не дам я им полторы тысячи", - опять подумала Анна Акимовна.
И чтобы поскорее отделаться от этих людей и от кислого запаха, она уже достала портмонэ и решила оставить рублей 25 - не больше; но ей вдруг стало совестно, что она ехала так далеко и беспокоила людей из-за пустяков.
- Если вы дадите мне бумаги и чернил, то я сейчас напишу доктору, моему хорошему знакомому, чтобы он побывал у вас, - сказала она, краснея. Доктор очень хороший. А на лекарства я вам оставлю.
Госпожа Чаликова бросилась стирать со стола.
- Здесь не чисто! Куда ты? - прошипел Чаликов, глядя на нее со злобой. - Проводи к жильцу! Пожалуйте, сударыня, к жильцу, осмелюсь просить вас, обратился он к Анне Акимовне. - Там чисто.
- Осип Ильич не велел ходить в его комнату! -сказала строго одна из девочек.
Но Анну Акимовну уже повели из кухни через узкую проходную комнату, меж двух кроватей; видно было по расположению постелей, что на одной спали двое вдоль, а на другой - трое поперек. В следующей затем комнате жильца, в самом деле, было чисто. Опрятная постель с красным шерстяным одеялом, подушка в белой наволочке, даже башмачок для часов, стол, покрытый пеньковою скатертью, а на нем чернильница молочного цвета, перья, бумага, фотографии в рамочках, все как следует, и другой стол, черный, на котором в порядке лежали часовые инструменты и разобранные часы. На стенах были развешаны молотки, клещи, буравчики, стамески, плоскозубцы и т. п., и висело трое стенных часов, которые тикали; одни часы громадные, с толстыми гирями, какие бывают в трактирах.
Принимаясь за письмо, Анна Акимовна увидела перед собой на столе портрет отца и свой портрет. Это ее удивило.
- Кто здесь у вас живет? - спросила она.
- Жилец, сударыня, Пименов. Он у вас на заводе служит.
- Да? А я думала, часовой мастер.
- Часами он занимается приватным образом, между делом. Любитель-с.
После некоторого молчания, когда слышно было только, как тикали часы и скрипело перо по бумаге, Чаликов вздохнул и сказал насмешливо, с негодованием:
- Правда говорится: из благородства да из чинов шубы себе не сошьешь. Кокарда на лбу и благородный титул, а кушать нечего. По-моему, если человек низкого звания помогает бедным, то он гораздо благороднее какого-нибудь Чаликова, который погряз в нищете и пороке.
Чтобы польстить Анне Акимовне, он сказал еще несколько фраз, обидных для своего благородства, и было ясно, что он унижал себя потому, что считал себя выше ее. Она между тем кончила письмо и запечатала. Письмо будет брошено, а деньги пойдут не на лечение, - это она знала, но все-таки положила на стол 25 рублей и, подумав, прибавила еще две красных бумажки. Тощая желтая рука госпожи Чаликовой, похожая на куриную лапку, мелькнула у нее перед глазами и сжала деньги в кулачок.
- Это вы изволили дать на лекарства, - сказал Чаликов дрогнувшим голосом, - но протяните руку помощи также мне... и детям, - добавил он и всхлипнул, - детям несчастным! Не за себя боюсь, за дочерей боюсь! Гидры разврата боюсь!
Стараясь открыть портмонэ, в котором испортился
страница 5
Чехов А.П. Бабье царство