популярное; к второму выпуску приложена довольно полная библиография. Хочется заметить только одно: говоря о слиянии изящной литературы с народным творчеством в поэзии Кольцова, Никитина, Некрасова, — Сиповский упоминает еще Алексея Толстого. Если даже такое слияние действительно совершающийся факт, а не только «чаянье» (что еще сомнительно), то А. Толстой в нем наименее повинен. Едва ли его дворянская поэзия имеет много общего с народной. Лучшее, что можно сказать про него, — это, что если народ — Гомер, то А. Толстой — Вергилий. Стоит сослаться на такого знатока русской речи, как академик Соболевский, который, приводя в своей «Истории русского языка» некоторые, будто бы народные, выражения А. Толстого (вроде: «кто мы такие сутъ») называет их «уродливыми». Да и не одни ученые наблюдения, а просто слух и чутье заставляют осторожней относиться к языку А. Толстого.

Но, несмотря на мелкие погрешности, к которым также можно отнести некоторую слащавость стиля самого составителя, — учебник проф. Сиповского должен быть признан ценным пособием не только для средней, но и для высшей школы.


1906



«Tristia»[165 - Печали (лат.).]

Из новейшей французской лирики. Сюлли-Прюдом, Верлэн, Метерлинк, Роденбах, Анри де Ренъе, Верхарн, Грег, Въеле-Гриффен, Мореас. Перевод И.И. Тхоржевского. СПб., 1906


Книжка издана мило, но переводчик плохо владеет стихом. Ему совершенно чужды прихотливые ритмы, как раз свойственные тем поэтам, которых он избрал. Мало того, в простых размерах он часто допускает неправильную цезуру; первые же строки пестрят рифмами «слезы — грезы — розы»; далее присоединяется еще «проза». В «Сонете» (на стр. 16) рифмуют: «молчаний — мечтанья — мерцанье». Выбор стихов мало интересен — однообразен и беспорядочен. Верлэн, например, представлен стихами, переведенными уже не раз, — и лучше. Знаменитая строка «Et tout le reste est littftrature»[166 - «Все остальное — литература» (франц.).] передана: «Все остальное — чернила и проза»: по-видимому, г. Тхоржевский не осмелился посягнуть на «поэзию»? Но ведь Верлэн-то посягнул на нее; или переводчик считает «литературой» одну только прозу? И с этим едва ли согласился бы Верлэн.

Такое же элементарное непонимание сказалось в передаче стихотворения: «Le ciel est par dessus le toit si bleu, si calme».[167 - «Небо над крышей такое синее, такое спокойное» (франц.).] Прежде всего, это не беспредметная грусть, как думает г. Тхоржевский, а тоска с похмелья; потому половина нежных слов должна быть выкинута из перевода: «ясное небо нежно блестит, улыбается», «тополь дремлет», «нежная лазурь», «грустная горлинка», «безумец, плачущий украдкою» — всего этого даже в подлиннике нет. Вместо тополя у Верлэна просто дерево, вместо грустной горлинки — только птица; а «безумец», «краткая юность» и многое другое — суть измышления переводчика. «Mon neve familier» вовсе не значит «Моя мечта». — Метерлинк и Верхарн переданы так же вяло и бледно, как все остальное, так что их и не узнать. Напрасно г. Тхоржевский выбирал новейших поэтов. Дальше самых легких стихов Мюссэ ему идти не следовало. «Tristia» могут познакомить публику, во всяком случае, не с самими поэтами, а разве с их именами, и то не всегда правильно переданными (не Гриффен, а Гриффин, так как по-французски — Griffin).


1906



Эмиль Верхарн. Стихи о современности Первая рецензия

В переводе Валерия Брюсова.

Портрет Э. Верхарна, обложка, заставки и концовки работы художников Тео ван Рисселъберга и Фернанда